Про жизнь в партизанском отряде и подрывную деятельность. История Ивана Тарасевича из д. Величковичи. Часть 3

Иван Адамович Тарасевич, уроженец деревни Величковичи, поделился воспоминаниями о войне, о жизни в селе и партизанском отряде. Начало рассказа здесь и здесь.

***

- Когда у вас в районе появился первый партизанский отряд?

- Знаете, уже на пятый день войны будущий командир Пинского партизанского соединения, Корж, на подступах к Пинску дал бой немецкой регулярной части. Подбил танкетку, взял в плен офицера.

- У вас в деревне была налаженная связь с партизанами?

- Сперва они просто к нам в деревню приходили, мы им готовили бычка или еще что-то другое. А в декабре 1942 года у нас в деревне появилась партизанская комендатура, комендантом которой был Иван Григорьевич Никулин. Потом он был командиром нашей группы и нашего отряда, пока нас не разбили.

Эта комендатура у нас была с декабря по март, когда началась карательная операция. В марте она ушла, и мы остались на произвол судьбы. Мы, молодежь, тогда уже были кандидатами в партизаны, ходили с хлопцами из комендатуры в караул, но когда они уходили, не смогли нас с собой взять, мы балластом были бы – у нас же оружия нет. Так что комендатура ушла, а мы остались. Правда, партизаны предупредили нас о карательной операции, так что вся деревня ушла в лес. Потом к нам один дедок пришел, говорит: "Немцы ушли на запад". Мы вернулись в деревню, но сразу поняли, что добром дело не кончится – немцы всех собак постреляли, угнали несколько коров. У нас компания была - 12 хлопцев, так мы на ночь в лес уходили, у нас там бивак был оборудован, а днем возвращались в деревню. И вот, 15 марта, мы рано утречком возвращались в деревню, видим – и немцы в деревню идут.

Мы сразу подальше в лес ушли. А потом где-то через полчаса услышали стрельбу. Из деревни только несколько человек спаслось.

Немцы сперва всех стали сгонять, сказали, что на собрание. Никто и не думал, что их на расстрел ведут. А когда стали к колхозному коровнику, один односельчанин, участник финской войне, там был ранен, так он закричал: "Нас же на расстрел ведут!" Схватился с конвоиром, стал у него отнимать автомат, получилась заминка. Мой дядя Демьян схватил своего сына Павлика и побежал через поле. За ним еще несколько человек побежали. Немцы начали стрелять, убили несколько бегущих, но дядя с сыном сумел добежать до леса. Еще несколько человек спаслись, одну семью отпустил сердобольный немец, но все остальные были убиты...

Потом, когда мы узнали, что немцы ушли из деревни, мы в нее вернулись, надо же наших похоронить и такое увидели...

Кого в коровнике расстреляли, некоторые пытались бежать, их на бегу застрелили. Кого-то в колодец кинули и там добили. Девчат понасиловали, специально в отдельные хаты водили, мы там потом трупы находили. Просто изверги в человеческом облике.

Я пытался кого-нибудь из своих найти, у меня же три сестры и брат. Как будто узнал останки сестры...

- Полицейские в этой операции участвовали?

- Нет, их не было. Это была чисто немецкая карательная операция, без полицейских.

- Вы говорили, что, когда ушла комендатура, вас не взяли, потому что у вас не было оружия. А как вообще партизаны добывали оружие?

- У врага. Я в марте попал в отряд, а винтовку получил только в июне.

Немцы в нашем районе стали стоить аэродром. Охрана у него была соответствующая, но на самом аэродроме работали поляки. А у меня был друг Яшка, так он по-польски говорил так, что его нельзя было отличить от поляка. Мы вели работу по разложению немцев и рабочих аэродрома и в конце концов поляки нам передали винтовку и два револьвера. Вот эту винтовку мне и вручили.

А так – добывали в боях.

Позже уже нам стали поставлять оружие с Большой земли: винтовки, автоматы. Тогда проблем с оружием уже не было.

- В лесах оружия не было?

- В первые дни, может, и было. А потом не найти. Все подобрали.

- Винтовку вы получили в июне, но в отряде были с марта. Вот в этот период у вас было какое-нибудь оружие?

- У меня были две гранаты. Одна большая, противотанковая, и Ф-1. С этой гранатой у меня очень неприятный случай был.

Впятером пошли на связь с паном, чтобы узнать подходы к железной дороге, шоссейную дорогу перешли, немцы обычно по ней ходить боялись, а тут засаду устроили, в которую мы и попали. Мы с Яшкой от группы отбились, перешли через дорогу и попали в болото. Ходили-ходили, уже светать начало. Увидели следы, ага, думаем, наверное, тут наши прошли. Мы по этим следам. Какое-то время шли, а потом заметили, что третий раз через одну и ту же колоду перелазим. Я говорю: "Яшка, это же наши следы!" Пошли в другую сторону, вышли к хутору. Кругом гарнизоны. Решили у хутора залечь, переждать день. Под елочкой пролежали, а когда стемнело, пошли на хутор. Зашли в хату, Яшка сразу в кладовку полез, мы же целый день не ели, а мне приказал, чтобы я охранял хозяина, он нас должен был до реки вывести, а там мы уже как дома. Яшка кусок хлеба отломил, ест, а у меня слюнки текут. Я от хозяина отвернулся, тут он в окно и был таков. До реки нас повела хозяйка. Отвела до реки, угостила хлебом с маслом и мы дальше пошли. Идем по лесу, противотанковая граната у меня на поясе висит, вместе с эфкой. Идем по лесу, я на пояс посмотрел, е-мое, стоит ветке за кольцо зацепиться и все - конец нам с Яшкой. Я задрожал, гранату с пояса снял, вынул запал и положил его в карман.

- Иван Адамович, какая была численность отряда?

- Когда отряд был уже полностью сформирован – около 120 человек, две роты, два командира роты.

- А какие люди были в отряде?

- Разные. Попадали и случайные. Были и те, которые перед войной отбывали наказания и их не успели эвакуировать. Я в партизанах много блатных песен нахлебался: и "Мурку", и "Гоп со смыком". Примерно 20% были бывшие военнопленные, которые бежали из лагерей. Нормальные хлопцы.

- Женщины в отряде были?

- В хозвзводе. Кроме того, медсестры, врач. Красивые женщины.

- Романы были?

- Почему же нет. Жизнь продолжалась. У нас в деревне девчонки были, танцы были, и гуляли, и танцевали, и ночевали с девчатами.

- Евреи в отряде были?

- Были. Рядом с нами был еврейский отряд имени Кагановича. Потом его расформировали, часть бойцов передали к нам в отряд, а часть - в отряд Барубского.

- Некоторые ветераны вспоминают, что у партизан было прохладное отношение к евреям.

- У нас такого не было, ни к евреям, ни к полякам. Никакого различия. В отряде Щорса воевал мой друг Яшка Шепетинский и его сестра Райка. У нас в отряде был Давид Епштейн, он потом переехал в Израиль и сейчас уже умер, но до его смерти мы с ним переписывались.

- Вы упомянули поляков.

- Да, рядом с нами действовал польский партизанский отряд. Там у ребят были белорусские фамилии, но все они были католиками.

- Польский отряд подчинялся общему партизанскому командованию? Или был отдельным? Вообще, у вас в районе были отряды "зеленых", которые никому не подчинялись?

- Нет. Таких отрядов не было. Все подчинялись общему командованию.

- Какой был быт партизан? Как кормили?

- Нормально. У нас в отряде всегда в запасе было несколько коров, женщины их доили, молоко было. Но могли и голодать по несколько дней.

Вот, когда мы шли на запад, нам на дорогу выдали по куску мяса и сухарю. Мы это в первый же день съели, а потом несколько дней питались подножным кормом. Когда подошли к деревне, послали несколько человек принести хлеба, сала. Порезали, поели.

- Как к вам относилось местное населении?

- Я же в партизаны в своем районе пошел, меня знали, принимали как своего. Когда где-то в конце мая 1943 года пришли в Логишенский район, там нас сперва несколько насторожено приняли. А потом уже к нам в группу пришли хлопцы из Логишенского района: из деревень Липинки, Пучины, Бобрик. Мы в эти деревни ходили, организовывали танцы, читали листовки. Тогда нас уже как своих стали принимать.

- Местное население само вас кормило или приходилось отнимать?

- Заходим в хату: поесть есть что-нибудь? Шукают поесть. Население нас поддерживало. Силой мы ничего не отбирали. Обычно интересовались в деревне, у кого три-четыре коровы, у кого можно взять корову, бычка, кабанчика. Кроме продовольствия, могли взять полотно для масхалатов. Слухи о мародерстве до нас доходили, но в нашем отряде его не было.

Были попытки изнасилования, но как таковых изнасилований не было.

Командиру отряда как-то доложили, что Шевченко зажимает дивчину. Он к нам в разведку прискакал: "Тарасевич, со мной!" Шевченко обезоружили, посадили на гауптвахту, в штрафную землянку. Он стал писать объяснения. Ему расстрел грозил, но не расстреляли, хотя дисциплина у нас была суровая, военная.

- Вши были?

- Конечно. Баню мы только перед самым освобождением построили. А так, огонь разожжешь, рубашку через дым пропустишь – вши и осыпаются.

Еще любили рубашки из парашютного шелка шить. У меня две пары такого белья было. Я всегда просил хозяйку простирнуть.

- Иван Адамович, вы сказали, что были подрывником. Как строился подрыв эшелона?

- Группа пять человек. Скрытно подходили к дороге с эшелонами.Зима была, мы по болоту шли, вылезли на островок по пояс мокрые. Мы опоздали, эшелон должен был уже пройти, но слышим – чихает. Думаем, что такое? Позже узнали, что эшелон к рельсам примерз и никак двинуться не мог. Прошла охрана. И тут как ударили из пулеметов. Мы на земле лежим, на нас ветки сыплются. Позже узнали, что немцы перед эшелоном пустили бронепоезд, и он на всякий случай причесал кусты.

Стрельба прекратилась и со стороны Марковичей появились огни. Мы быстро побежали к полотну. Поставили мину "на шомпол". Закопать-то – это время надо, да еще патруль обнаружить может, а так – рядом с полотном поставили ящик с миной, от него чеку к шомполу и шомпол в землю. Немцы тогда уже стали перед паровозами поездами платформу толкать, но оси платформы они выше бампера паровоза были, а на шомполе специальная метка была, как углублять. Платформа над шомполом проходит, паровоз цепляет за шомпол, выдергивает чеку и срабатывает мина.

Мы мину поставили и обратно в лес, а вдоль дороги, метров на 50, все деревья и кустарники вырублены. За спиной вспышка, взрыв, опять бронепоезд вернулся, стал лес причесывать, но мы уже успели уйти.

Причем у нас на одном подрыве такой случай был. С нами Колька Бурлаков шел, красавец-гармонист, душа отряда. Когда шли на дорогу, он говорит: "Хлопцы, мне плохо, болит живот". "Давай обратно в отряд". Мы эшелон подорвали, сутки на хуторе погуляли. Возвращаемся в отряд – на похороны Кольки... Его после возвращения послали на задание в Хатыничи организовать связь. А там была засада и двоих наших разведчиков убили. А останься он с нами – может и по сей день был бы жив...

- Как патрулировалась железная дорога?

- Иногда ходила дрезина, но чаще всего пешие патрули, когда - с собаками, когда - без.

- Вы знали с чем идет эшелон?

- Нам сообщали связные со станции, но выбирать было некогда. Потом уже, после подрыва, связные сообщали результаты, они же на станции работали, так что их направляли на ремонт дороги.

- За эшелоны представляли к наградам?

- Партизан вообще очень мало награждали. Как правило, командир объявлял благодарность.

В 1944 году меня наградили медалью "Партизану Отечественной войны", привезли с Большой земли и вручили.

- Вы сказали, что дорогу преимущественно охраняли мадьяры. С ними столкновения были?

- Рядом стоял отряд Игоря, их забросили из Москвы, так в его отряде был один перешедший мадьяр, его сагитировали. Этот мадьяр писал прокламации, призывы к товарищам не ввязываться в бои. В отличии от немцев, мадьяры особенной агрессивности не проявляли.

- Какие были взаимоотношения с заброшенными отрядами?

- В нашем районе был отряд особого назначения Льдова. Однажды Льдов застрелил майора Нищенкова, командира одного из отрядов.

В начале войны Нищенков командовал полком, защищал Жабинку, был контужен. Некоторое время его женщина на хуторе выхаживала, а потом он стал командиром отряда. За что его Льдов застрелил – так никто и не знает. В 1965 году, тогда партизан еще много было, у нас собрание партизан было, на котором Сенкин, командир бригады, поднимал этот вопрос. Но ответа так и нет.

Я думаю, Льдов у Нищенкова людей в свой отряд потребовал, тот отказался, и он его застрелил. Был такой случай... В одном отряде Льдов пришел в штабную землянку и потребовал себе в отряд людей. Отобрал пятнадцать человек. А когда переходили железную дорогу, нарвались на засаду. Льдов со своими бойцами смогли пройти, а эти пятнадцать человек вернулись в свой отряд. Так Льдов потом требовал их выдать на расправу. Хорошо, приехал Сикорский, секретарь Брестского подпольного райкома партии икомандир Брестского соединения. Узнал про это, вызвал к себе Льдова и говорит: "Ты, полковник, герой, но хозяин здесь я! Мне предоставлены полномочия распоряжаться и отрядом, и бойцами". А то могли бы этих хлопцев пострелять.

- А вообще, часто такие расстрелы бывали?

- В 1942 году человек мог пропасть как муха. А в 1943 у нас появились Особые отделы, так что даже на расстрел полицая или человека, связанного с полицией, требовалась санкция.

Помню, как-то лежали в засаде, ждали полицаев и тут на нас вышел дядька с лыком. Лазутчик, не лазутчик – кто знает? Командир отряда говорит: "Позовите Лыжкова". Я думаю: "Ну все, дяденька, спета твоя песенка", – Лыжков у нас приговоры исполнял. Не вовремя дядька подвернулся... И полицаи по этой дороге не пошли.

Потом еще случай был – из соседней деревни к нам в отряд пришел парень, его сразу зачислили. А когда отряд должен был уходить, командир отпустил его домой попрощаться. А парень не вернулся. Командир отряда собрал группу, в которой и я был. Пришли в деревню, нашли парня дома, так командир отряда там его и застрелил, не церемонясь.

- Вам приходилось исполнять приговоры?

- Мне не приходилось.

- К кому хуже относились: к немцам или к своим полицаям?

- Ко всем одинаково. Те – предатели, а эти – фашисты.

- Немцы в плен попадали?

- Да.

- Что с ними делали?

- Сажали на самолет и отправляли в Москву, видимо, они представляли ценность. У нас только один раненный лежал. Когда бригада пошла перекрывать дорогу отступающим немцам, он попытался бежать. Его догнали и убили.

- А партизаны попадали в плен?

- Да. Однажды двух наших разведчиков поймали живьем. Мы хотели их обменять на трех пленных немцев (незадолго до этого в соседнем отряде провели работу по разложению полицейского гарнизона, который перешел в партизанский отряд, взяв в плен немцев). Но, пока мы налаживали связи, немцы наших разведчиков, Пашку и Гришку, замучили.

- Немцы засылали в отряд агентов?

- У нас таких случаев не было.

- Иван Адамович, вы сказали, что ваш отряд был разбит. Как это произошло?

- У нас еще не было опыта боевых действий. Встали недалеко от деревни - в урочище Крестилово. Стояли, не прячась, ничего не стесняясь. К нам на пост приходили люди, они прекрасно знали, где мы стоим.

А там местные полицейские были, они знали местность. Немцы лагерь окружили. Нам разведка доложила, что немцы вышли, и мы пошли на них цепью, в зоне видимости друг от друга. А немцы уже к лагерю подошли... К лагерю шла просека, так немцы спилили две сосны и за этим завалом поставили миномет и пулеметы, и как стали бить по лагерю... У нас почти никакого сопротивления не было, драпали как только могли. Там Пашка Демидович погиб, он до последнего отстреливался, убили одного парня из хозвзвода, троих ранило. Мы раненных не бросили, с собой понесли, но один, Васька вихров, по дороге умер. Кстати, раненных мы потом в отряде имени Кагановича оставили.

Но и у немцев четыре человека погибло. У нас был артиллерийский снаряд, лежал в одной из будок. Так когда будки загорели, снаряд и взорвался. Видимо, сыграл он какую-то роль. Факт в том, что на подводах они повезли четырех убитых.

- А когда вас ранили?

- В конце апреля 1944 года, немцы тогда проводили крупную карательную операцию, старались зажать партизан, но им это не удалось. У нас тогда уже крупные силы были – 208-й партизанский полк имени Сталина, наша бригада, в ней три отряда.

Кроме немцев в операции еще участвовали власовцы, мы их называли казаки, они преимущественно были на лошадях.

Наше разведотделение на хуторе стояло, а тут немцы начали наступление на Липники. Деревня к обороне была подготовлена, но станковый пулемет отказал, дал две очереди и заглох... Хлопцы отступили в соседнюю деревню, а там уже был 208-й полк, а это мощная сила – три батальона, кроме того у них была 45-ка.

Мы вели наблюдение со стороны Доброславки, там дорога была через болото. Смотрим, к нам связной, еще подросток, скачет. Прискакал, говорит: "Командир отряда приказал вам сниматься, следовать в отряд". "А где отряд?" "Занял оборону из Липники на Рудню". Мы вдвоем с Андрюшей к окопам подъезжаем – в первой линии наших нет. Я говорю: "Андрюша, что-то подозрительно". Слезаю с коня, а из деревни в деревню такая гряда идет. Я Андрею отдал коня, сам спустился вниз и иду по опушке, чтобы посмотреть следующие окопы. Только я подошел, как по мне из пулемета огонь открыли. По ноге сразу как кнутом стеганули. Я выстрелил один раз, Андрей тоже стрелять начал. Раза три выстрелил, а я отступать стал. Тут меня ранило во вторую ногу. Я в кусты зашел, ноги плохо слушаются. Влез в болото, перелез на ту сторону. Только из кустов высунулся – по мне опять два раза выстрелили. Я обратно в кусты. Дошел до хутора – а оттуда стрельба не унимается. Оказывается, наш отряд те окопы покинул. Они видели, как мы скакали, махали нам, но мы не заметили.

Я дошел до хутора, порвал рубаху, на мне рубаха из парашюта была, стал перевязывать раны. Смотрю, едут двое – наши разведчики. Я стал им махать. Они меня увидели, остановились. Костя Шляшко посадил на коня. Поехали в деревню, в которой санчасть 208-го полка стояла. Едем, а нам навстречу батальон этого полка идет, занять оборону в Рудне, на которую власовцы наступают. Заняли оборону, не пропустили власовцев.

Мы до польской лесопилки доехали, а там немецкая "рама" летает, беспрерывно по крыше бьет. Хлопцы кинули меня, сами в кусты. Я думаю: "Там меня не добили, так эта "рама" добьет". Но повезло, уцелел. Пришел наш доктор, Иван Иванович, осмотрел мою рану, перевязал. Потом меня отправили в семейный лагерь, там же в деревнях никого не осталось, ушли в лес. В лагере меня молочком напоили, я там переночевал, а утром за мной приехали, забрали в отрядную санчасть. Там Евгения Ивановна, еще один врач, долго в моих ранах ковырялась. Меня же разрывными ранило, если бы попало в кость... Я бы тогда не смог двигаться, и меня бы добили, или я сам бы подорвался на гранате, в плен я сдаваться не собирался.

- Как встретились с Красной Армией?

- Меня раненого привезли в Лагишин. Наша бригада ушла перерывать дорогу отступающим немцам, а раненных и больных в районную больницу отправили.

К этому времени я немного мог ходить, так ребята меня на парад в Пинске взяли. Посадили на коня, а хлопцы (тоже на конях) с двух сторон поддерживали.

- После расформирования вас заставляли писать отчет о деятельности бригады?

- Я к этому не имел никакого отношения. Был начальник штаба – это его работа. После каждой боевой операции мы передавали оперативные данные в бригаду.

- До 1948 года вы служили в милиции. С националистическими бандами сталкивались?

- Да. В Давыдгородокском районе были Мерлинские хутора, они на 60 км тянулись. А это граница с Ровенской областью, и там вот были украинские националисты. Убили милиционера Маринича, убили оперуполномоченного из отдела по борьбе с бандитизмом из Минска. Мне дважды приходилось участвовать в перестрелках с националистами.

- А в ваших родных краях националистические банды были?

- Был у нас такой Павлович, уроженец Рудни. Во время войны он с братом и сестрой в полиции служил. Когда немцев погнали – он с ними не пошел, сколотил банду. Так эту банду только в 1954 году ликвидировали. В банду наш человек был заслан, он сообщил, что она в одной деревне перезимовать собирается. Деревню окружили, банду ликвидировали.

А так, я до 1961 года с винтовкой ходил. Сопровождал налогового инспектора. Только в 1961 году винтовку сдал, когда меня перевели.

- Война продолжает сниться?

- Я много встречаюсь со школьниками, рассказываю о настоящей жизни, как надо любить Родину, а про войну не люблю рассказывать – тяжело...

- Что для вас было самым значимым периодом? Война или послевоенный период?

- Война. Войны очень хотелось пережить, чтобы потом посмотреть, чем закончилась война и какая после войны наступит жизнь.

- Дожить надеялись?

- У меня было какое-то чувство, что выживу.

- Спасибо, Иван Адамович.

Источник: iremember.ru